Бразильцы испытывали странный пиетет к официальным учреждениям. Они же латиносы — безудержные на отдыхе, ленивые на работе, раздолбаистые в делах и неповторимые в танцах. А вот в учреждениях их словно подменяли.
Любая очередь — в банк, в больницу, в тамошнюю жилконтору — была организована, как немецкий автопром. Ограждения, талоны, вежливые сотрудники. Никаких “мне только спросить” и “я многодетный донор Удмуртии, мне положено”. Положено — подойди к сотруднику банка и предъяви аусвайс — тебя проводят и никто не будет возражать. (Ну, кроме тамошней почты, но там место проклято.) Не положено — никто не будет лезть вперед всех, потому что ему надо. Не то воспитание — они же люди, а не дикари совковые. В больнице тамошней вон (довелось побывать), народ штабелями лежал, но лежал строго в порядке очереди.
И это всё несмотря на то, что очереди там адовые. Народу много, банков и больниц мало. Я когда ездил платить за свой кондоминиум в банк (безналом по некоторым причинам не получалось), то меньше часа в очередях у меня ни разу не получалось. А бывало и по два часа ждал. Но к этому привыкаешь — раздражает не очередь, раздражают ублюдки, которые постоянно лезут без очереди. В общем, просветлялся и становился потихоньку человеком латинским.
А потом приехали гаитийцы. Беженцы. Уж не помню по какому даже поводу они по категории беженцев числились. Не после землетрясения 2010 года — это года через 3-4 после этого было. Но Бразилия согласилась приютить у себя сколько-то тысяч гаитян. Несколько сотен из них расселили в городке, где мы жили. И все прелести бразильского менталитета касаемо очередей растаяли, как дым.
Представьте себе советских кондовых бабок из поликлиник, которых мощным десантом закинули в цивилизацию. Вот с гаитянами было примерно также. Они лезли везде без очереди. Они блокировали работу любого учреждения. Вооружившись лозунгом “мы бедные несчастные беженцы, вы нам по жизни должны”, они перли напролом всегда и везде. Они единственные там практиковали стратегию “я очередь занял, сейчас ко мне еще 100 соотечественников подойдет”.
Получая в банке какие-то пособия, они лезли, как саранча, отодвигая людей, охрану, запреты и немного подвигая стены. Наглость несчастных беженцев была безграничной. Впервые в Бразилии я увидел склоки, ругань и даже драки в очередях.
Мне тоже пришлось вспоминать отечественные навыки в стиле “хрен ты у меня проскочишь” и блокировать в очереди очередного просачивающегося. В откровенную драку гаитянцы не лезли, а слова “полисия” боялись, как огня.
Отличить гаитянцев на улицах было просто. Во-первых, по вечным крикам — потому как они не умели разговаривать на обычной громкости. И выделялись даже в стране любящих покричать латиносов. Во-вторых, по одному они редко ходили, всё больше стайками. И в-третьих, по внешнему виду. Таки есть разница между “неграми” и “ниггерами”. Иссиня-черные лица гаитянцев резко выделялись на фоне “светленьких” латинских негров.
Продолжалось это год. Как выяснилось, Бразилия дала всем этим беженцам визы на год. Посмотреть, как они адаптируются. По итогам года стало понятно, что адаптируются они никак. Как был наглый колхоз, так и остался. Поэтому бразильское правительство поступило максимально мудро и кошерно — никому из этих беженцев визы не продлили и через год их всех собрали и вышвырнули из страны к чертовой матери. Точнее, в Порт-о-Пренс, но это практически одно и тоже. Местные жители вздохнули с облегчением. Заезжие командированные русские тоже.
