О любви

Слава был человек азартный. Или не Слава. Или Саша. А может Иван. В смысле, я то помню, как его звали, но палить не хочется — дядька хороший. Просто невнимательный и невезучий. Пускай будет Ахмет или Улугбек, думаю, все читающие Улугбеки мира будут не против.

Так вот, Ахмет был человек азартный. Образ жизни такой. Работать так работать. Бухать так бухать. Любить так любить. Вследствие кочевой жизни и отсутствия семьи со временем становилось понятно, что под словом “любить” у Ахмета, в основном, подразумевалось “трахать всё, что не крокодил и не попадает под статьи УК”. Чему Ахмет и посвящал свой досуг в командировках. А командировок у него было много, потому как Ахмет — сотрудник гарантийного отдела крупного авиазавода, вечно шляющийся по миру. И в той командировке, о которой пойдет речь, Ахмет своему модус операнди не изменял.

Бразилия. Некоторое время назад. Суббота. Вечер. Время для Ахмета выходить на тропу любви. С тактикой всё просто — либо на таксо и к платным подругам быстрого реагирования, либо вызывать их к себе. Либо на просвет и искать чистую искреннюю любовь — тут есть подводные камни: стоит искренняя любовь, конечно, чуть дешевле, чем профессионалка, но нарваться можно — ты с ней буквально пару раз горизонтально пообщаешься, а она уже вещи к тебе перевозит и фамилию твою на себя примеряет, и еще замудохаешься ее выгонять. Либо идти в места, куда люди идут целенаправленно искать родственную душу ровно на одну ночь — из ближайшего к обиталищу Ахмета это набережная у местной речки, либо несколько клубов на улице имени местного политика Машаду.

Ахмет решает идти на набережную — полчаса небрежным шагом, да еще и пивка по пути можно попить. Сборы перед прогулкой сводятся к проверке в каком кармане гондоны, да сколько курева осталось в пачке. Прихорашиваться ни к чему. Ахмет и так хорош — потому как, напоминаю — имя жителя солнечного Дальнего Стана он имеет только в этом тексте, а так он белый, европеоид. А для местных дам белый — это плюс стопятьсот к красоте и сексуальности. Какими бы понтами по жизни латиносы не бросались, но где-то там, глубоко в мозгу, у них есть зарубка по поводу того, кто тут бвана, а кто сраный метис.

Так что да, проблем с потрахаться тут ни у кого не было. И обстановка располагает, и низкий уровень дурного морализаторства в воздухе, и бабы не такие меркантильные. Сказка. Думается, тут даже Вассерман бы девственность потерял. И это основное, что обламывает при отъезде — садишься здесь в самолет “прекрасным белым принцем”, и буквально через тридцать часов полетов выходишь из самолета в России обычным старым толстым лысым дятлом. Но это будет потом, а пока Ахмет неторопливо идёт на набережную — на смотрины, на дам посмотреть, свой показать.

Время — часов девять вечера. Если учесть, что темнеет в тех краях в шесть вечера, то темно уже как у… как у… Темно там, короче. Но пока витрины путь освещают, а там, на набережной, будут небрежно раскиданные фонари, да яркая луна на небе будет романтизму добавлять.

Ахмет уже на набережной. В одной руке пиво, в другой сигарета. Мачо. Белый. Супермачо. Бон нойче, мадам. И тебе бон нойче. И тебе тоже. Вы так прекрасны мадам. Ах, вы уже с кавалером. Удачи, мужик. Вы так прекрасны, девушка. Так, тебе сколько лет? Сколько? Иди нахер с набережной, не смущай дядечек, за тебя пока еще статья ломится. И вот она — королева сегодняшней ночи. Бон нойче, сеньорита. Вы так прекрасны в этом лунном свете. А вообще, сеньорита, встань под фонарь, а я посмотрю, не врет ли лунный свет.

А ничего так дивчина. Высокая, стройная, простое платье до колен, на шее небрежно повязанный шарфик, груди впечатляют. Жопа подкачала — маловата, но Ахмет сегодня добрый, готов закрыть глаза на это явное природное упущение. Прогуляемся, сеньорита, вдоль вашей прекрасной речки? Да недалеко, до ближайшей уличной кафешки под открытым небом, которые тут понатыканы каждые сто метров.

Конфетно-мармеладный период ухаживания свели к парочке “Куба либре”. Ну как “Куба либре” — к русскому варианту “Куба либре”. Официант, слушай сюда. Лед и лайм выкидывай нафиг, колу и ром пополам, и если промахнешься и рома будет больше, чем колы, то ничего страшного. Что-нибудь еще? Да, еще пару пива принеси, надо же чем-то ваши национальные коктейли запивать.

Словарный запас у Ахмета, мягко говоря, не очень. Да, сеньорита. Нет, сеньорита. Эу куэро восе, сеньорита. (Не помню уже, что это значит, но это если и не предложение сразу проследовать в койку, то что-то около того). Кто я? Эу руссо пайлот. (Мы там все “руссо пайлотами” представлялись, еще плюс пять очков к благосклонности у местных дам. А единственный из бригады, кто реально когда-то рулил вертолетом, Миша из Балашихи, в это же время едет в какое-то гетто вырубать мне травы и ему не до женщин. Но это другая история.)

После непродолжительного знакомства было принято обоюдное решение танцевать в сторону койки. Гостеприимство окрестных кустов было отвергнуто — там вечно народу много, да и вообще из русских в них расслаблялись только механики, остальные предпочитали не звездное небо над головой, но рукотворный потолок. И комаров меньше, и советами не так достанут.

Засим, вот — такси, отель. В отеле привычным жестом заслать дядьке на ресепшене копеечку малую, чтобы не бухтел за ночную гостью, и вперед — в номера. Отель был говно — страшные номера, неудобные лестницы (и с моей точки зрения — соседи говно). Да и вообще как-то некомфортно жить на постоянном поле боя между отрядами муравьев и ордой тараканов. Так что жили в нем только ростовчане, и то не все, а смежники только водили туда небрезгливых дам.

Ахмет заводит гостью в номер. Разоблачайся, дорогая, койка здесь, а я в душ, нужно пот смыть после вашей бразильской душной ночи. Он ныряет душ, торопливо ополаскивается и выскакивает в комнату помочь сеньорите раздеться. Ну да сеньорита справилась за это время и сама.

Собственно Ахмет лопухнулся в одном. Шарфик, Ахмет, шарфик. Точнее шелковый платочек на шее. Не первый день в Бразилии, уже должен был выработаться защитный рефлекс. У меня в мозгу за это время уже появилась зарубка — видишь шарфик, вали. Да так и осталась — до сих пор, даже и в России, шарф или платок на шее воспринимается как однозначный стоп-сигнал. Первый признак того, что тебя пытаются обмануть.

А Ахмет запамятовал об этом. И теперь вот на шее своей прекрасной сеньориты он отчетливо видит адамово яблоко, не прошедшее хондроларингопластику. И сиськи отстегнутые лежат на полу. А совсем уж с головой голую сеньориту выдает хуй, свисающий к коленям.

Говорят, достаточно одного крупного потрясения, и мужик может остаться импотентом. Ахмет, конечно, ту ночь пережил, но если и были у него другие потрясения в жизни, то они не идут ни в какое сравнение с тем моментом, когда он выскочил из душа с эрегированным мозгом и прочими органами ниже по тулову, с предвкушением секса, и увидел всё вот это у себя в номере.

Ахмет в истерике показывает пидору на выход, пидор упирается: привел — еби, Ахмет пытается всучить ему шмотки и вытолкать за дверь, пидор тянет Ахмета в койку. В отеле тонкие стенки, и достаточно быстро сосед Ахмета понял, что за стенкой происходит что-то необычное — замысловатая казарменная брань и истошный “бабий” визг никак не вписываются в палитру звуков обычного ахметовского времяпровождения.

Сосед решает постучать Ахмету в дверь, но она оказывается незапертой и сосед заходит. И видит. Картину маслом. Посреди комнаты. Ахмет. И “сеньорита”. Голые. Разгоряченные. Занимаются борьбой — каждый тянет оппонента в нужную ему сторону — один к двери, другой к койке. Ну так, нормально, с переплетенными хуями. Знаете, это как борьба на Олимпиаде с участием американцев — у них там тоже никогда не поймешь, это всё ещё борьба, или уже предварительные ласки.

Сосед мнется на пороге, потому как и непонятно — рады ему здесь будут или он мешает зарождающемуся светлому чувству, но по крикам Ахмета понимает, что тут всё не совсем по любви, и разнимает голубков.

Ахмет торопливо одевается, не переставая жаловаться на “долбанную гомосятину”. “Долбанная гомосятина” сидит на койке и тоже жалуется, что вечер прошел впустую — с набережной уже все разбежались, никого он уже не подцепит, и вообще “она” потратила лучшие часы этой субботы на этого сраного гомофоба без тяги к экспериментам. Пидору дают денег, и с наставлением — “купи себе самотык” — выкидывают из номера. В Ахмета вливают стакан рома, потом еще один, и когда он поплыл — укладывают спать.

Субботняя ночь завершилась.

На утро Ахмет бледен, зол, страдает похмельем, стыдом и от тоски. Когда сосед спрашивает его — “Как ты?”, Ахмет отвечает ему — “Профессионалки. Отныне и впредь. В этой стране — только профессионалки”.

Поделиться ссылкой: